Посмотрите, какую историю Астери Нариэ написала по мотивам картины Н. К. Рериха "Слава герою".



Рыцарь и единорог

Амарату (шум.) — один из младших богов, чей образ постепенно впитал черты прочих божественных культов, вследствие чего уже стал трактоваться как владыка Вселенной и глава пантеона. Божественный воитель, мудрец и целитель, благосклонен к людям, а все их неприятности просто потому, что даже божество порой на что-нибудь отвлекается.
Мушруш («сирруш» — «великолепный змей» — неверное прочтение оригинального именования зверя) — шумерский «единорог», больше всего по описаниям и изображениям напоминающий помесь грифона с драконом.

читать дальшеЖенщина в белом одеянии молитвенно складывает руки, глядя на витраж. Вздыбливается на ярком разноцветном витраже белый единорог, вздымает копьё рыцарь-защитник, а за ними — город.
Храм Святого единорога почитаем горожанами, а уж почему он — Единорога, а не Рыцаря-защитника, туманная загадка веков.
Осталась лишь отголоски легенд, рассказывающих о не побоявшихся восстать против богов Рыцаре и верном Единороге, заступившихся за людей. Гнев богов обошёл город стороной, город рос, взрослел и становился краше. И вечно вздыбливался на городских воротах, бил передними копытами воздух единорог, вскидывал копьё, бросая вызов небу и тьме, что под землёю, рыцарь, и невзгоды обходили город стороной.
— И вовсе у меня не было копыт, даже тогда, — говорит то ли дракон, то ли грифон — словом, неведомое создание, вобравшее в себя черты разных зверей. — Клянусь именем многоликой богини!
Молящаяся служительница храма их не видит. В сложенных лодочкой ладонях дрожит-переливается водой разноцветное сияние.
— Воинственной или любящей её ипостасью? — уточняет… тот, кто на рыцаря в сияющих латах похож не больше, чем драконоподобное существо — на белоснежного коня. Разве пряди волос, что падают на плечи не-рыцарю, так же отливают медью, как у того, с витража.
Скользнула мимо неясная тень, учтиво склонившись перед не-конём и не-рыцарем, пропала, пройдя сквозь стену.
Стены храма светлы — не украшают их мозаичные панно, изображения прочих святых или их деяний, лишь над тяжёлыми коваными дверьми храма круглое окошко-витраж с позабытыми Двумя — теми, кто поднял некогда горожан по зову Рыцаря, светлы и полы с неярким изящно выложенным узором.
— Всеми именами великой Иштар! — оскаливает совсем не лошадиные клыки создание, хлестнув себя по бокам львиным хвостом. С кисточкой. — Я не верховое животное, я — мушруш, а не какая-то там рогатая копытная лошадь!
И вздёргивает надменно всё-таки рогатую, но почти драконью голову, едва не задев рогом вовремя отскочившего спутника.
В храме — таинственный полумрак, мозаика разноцветных световых пятен от витражей россыпью лежит на полу — снаружи ярко светит солнце, а своды высоки и далеки, теряются в темноте. Но, несмотря на полумрак, — здесь светло и хорошо, ясно на душе.
— Полегче, Сирруш, — человек ласково проводит рукою по короткой щётке гривы. — Рог же и вправду есть! В честь меня храмов, однако же, не называют, да и имя моё позабыли давно…
— Мы храним эти места столько веков, от иных остались лишь тени, как и от того города, что был здесь, но ныне даже обличье наше переврали! — в голосе мушруша слышится змеиное шипение, а когти оставляют глубокие царапины на каменном полу, разрушая изображённый узор.
— Да что с тобою, мой друг?
— Я линяю, Амарату, — огрызается мушруш, скашивая золотистый, не змеиный совсем глаз на спутника.
Переступает чуть неровно лапами — мягко и неслышно касаются пола львиные передние, чуть постукивают когти орлиных задних.
— Ох, прости, — огорчается Амарату, почёсывая изогнутый рог блаженно прикрывшему на миг глаза мушрушу. — Пойдём, я расчешу тебе гриву и кисточку на хвосте и смажу чешую самым душистым маслом...
Они уходят по разноцветной дорожке света, падающего сквозь витраж, Амарату и Сирруш.
Так же тихо и незаметно, как появились.
Лишь тают потускневшие серебристые чешуйки на полу.
И скачет по-прежнему рыцарь на белом единороге, что на витраже святого храма, и хранят двое город — вздыбливается единорог на тяжёлых городских вратах.
Пока мушруш и его бог хранят город, что рождён на том самом месте, где некогда шумел город другой, древний, многоцветный и говорливый, — то место свято, заповедно для демонов и богов.
Лошадей кормят морковками, особливо тех, что светлой масти — в память о верном Единороге.
Бродят средь людей тени тех, кто жил давно, и отражается в лужах, прорастает сквозь город привычный — позабытый, тот, что был давным-давно.

@темы: картинная галерея, фанфики не горят